Вы когда-нибудь скучали по собаке?
Юрий Яковлевич Яковлев
В гостях у собаки
Вы когда-нибудь скучали по собаке? Ради милого четвероногого существа, оставленного дома? Это чувство, горькое, но удивительно ясное, преследует меня в чужом городе, в неуютном гостиничном номере, когда я одна. Мне вдруг не хватает холодного вытянутого носа, длинного розового языка, пытающегося лизнуть мою щеку, преданных глаз, учащенного дыхания, запаха чистой собачьей шерсти.
Хотелось открыть окно и громко крикнуть:
Я знаю, что если мой зов дойдёт до пса, он без раздумий бросится. В заносах, на шпалах, да что угодно. Ни отдыха, ни сна, ни вкусной похлёбки.
Звоню домой. В Москве на улице Пушкинской. Едва успеваю поздороваться и тут же спрашиваю:
— Я сплю на твоём диване.
— Поздоровайся.
На другом конце провода не смеются. . Они все понимают и говорят:
— Хорошо. Я передам это. Когда ты придешь?
Когда я приду! Я заканчиваю свою работу и иду на станцию. Если я скучаю по своей собаке, я скучаю по всему миру: по своим близким, по столу, по звонку, по всему, что меня окружает дома.
Междугородний звонок закончился. Я кладу трубку и снова беру трубку. Я звоню сюда своему другу.
— Слушай, возьми трубку.
— Нет, отведи меня к собаке.
Я кашляю на другом конце кабеля.
— А собака?
— У тебя есть друг с собакой?
Я скручиваю телефонный шнур.
— Может быть, кто-то держит его. Хоть один пес.
Друг дышит в трубочку. — думает он и вдруг кричит:
Он, должно быть, вспомнил какую-то добрую душу, которая держала собаку.
— Сейчас в нашем цирке работает Наташа Дурова. Вы ее знаете?
Перед глазами предстает моя давняя знакомая: элегантная молодая женщина, преждевременно седая, с тонким косым носом, с серыми глазами, расположенными у переносицы. Энергичная, независимая, вечно чего-то боится…
Подруга кричит в трубку с нарастанием:
—У нее морские львы, моржи, еноты, индюки…
— Стой! Мне не нужны индюки. Мне нужна собака У тебя есть собака?
Тишина. Тогда мой друг нерешительно говорит:
— Он, наверное, существует… У него есть все. Идём.
— Хорошо, пойдём к морским львам. Я пойду.
Я быстро собираю вещи и ухожу, надеясь уйти от самого себя. Хотя бы к моржам.
И тут я оказываюсь в цирке. Не в праздничном бархатном амфитеатре, наполненном смеющейся публикой, а за кулисами. Я иду по неизвестным каменным лабиринтам. Здесь темно. Холодно. Он носит тотемное животное. Здесь, в неприветливых серых комнатах, трудом и потом создаются удивительные живые образы, которые в свете прожекторов сменяются в круглом обрамлении ограждения арены.
Я найду конюшни. Это просто название: конюшни. Здесь слышно не ржание лошадей, а рев львов, медведей и крик птиц.
Это как в джунглях. И действительно, я иду не просто коридором, а тропой, по которой прошли львы и тигры. В песок, как в корыто.
Видео-гайд: Вам когда нибудь случалось скучать по собаке
И вдруг с пути тигра раздается голос Наташи:
— Простой рыбий жир не годится. Васе нужна крепость. Понимаешь?
Нет, другой — мужчина — голос не понимает:
— Неважно, какой рыбий жир.
— Ваш это не работа, это депозиты. А ТАКЖЕ Вася маленький, ей одиннадцать месяцев. И к тому же она морж.
Она морж и зовут ее Вася. Я игнорирую это противоречие. Когда мой пес был маленьким, ему тоже подарили клетку. Мне сразу любопытно, когда я смотрю на Васю, которому, как и моей Доне, не подходит простой рыбий жир с осадком. Я сделаю шаг вперед.
— Ладно, — примирительно говорит Наташа, — куплю на свои деньги.
А потом приду поздороваюсь. И меня тут же окружает особое гостеприимство питомцев внучки дедушки Дурова.
Передо мной огромное существо, беспомощное в своей неподвижности. Кожа розово-коричневого цвета с перламутровым блеском. Плавники плоские, будто из теста, а потом сворачиваются, как каток.
Круглые темные глаза со светлой рамкой. И усы висят вокруг рта, как клейстер. Это Вася, Василиса. Ребенок весом семьсот килограммов. Она приходит из «моря» на «берег» и каждое движение стоит ей огромных усилий. Вася вздыхает. Она закатывает добрые глаза и вздыхает. Что случилось? Может быть, у вас болит или у вас режутся зубы?
Под усами видны маленькие клыки. Проходит время, и они превращаются в клыки. Клыки подобны плугам. С ними моржи бороздят морское дно, вытаскивают раковины и затем выносят их на берег на своих бородах. И клыками щелкай, как орехи.
Вася смотрит на меня, а я смотрю на Васю. И мне кажется, что он страдает от того, что не может говорить. Я всегда замечал это чувство у собак. Но легче понять собаку, которая рядом с тобой днем и ночью. А откуда ты знаешь, какие тонкие переживания скрыты под толстой кожей этой морской царевны?
Наташа оглядывается через плечо на моржовницу:
— Чего тебе, доченька? ?
Девушка вздыхает. Как человек только сильнее и глубже. Затем он переворачивается на спину, ловко подхватывает мяч ластами и начинает перекатывать его на живот. И я полагаю, есть что-то наивно-детское в этом странном существе, которое животные держат дольше и бережнее, чем люди. Капля за каплей впитываю это хорошее детское начало и чувствую себя лучше.
А потом иду к морскому льву. Он черный и гладкий, как ад. Движения плавные и волнообразные. Ни одного острого угла. Лель вроде не двигается, а гладит. Его белые нейлоновые усы лают и лают.
«Не кричи!» Наташа рулит. — Говори тихо. А теперь накажи себя.
Лель все понимает. Начинается легко, хитро! — похлопать плавниками по мягкому месту. Хотя все его места мягкие.
Черные глаза. крошечные уши. А он такой самостоятельный, умный и понимающий.
— Я думала, что он не выживет, — что касается его самого, — говорит Наташа. — У него было авитаминоз. Все тело в абсцессах. Он полностью исчез. Жил он тогда у меня дома, в ванной. А я бегал по рынкам, нарыл ему свежей рыбы.
Сзади раздается громкий вздох. Вася вздыхает. Завидую Лели. И подмигивает в нашу сторону шарообразным глазом.
И вдруг понимаю, что не хочу расставаться с этими нежными морскими животными. Какое-то чувство во мне зародилось и уже дало робкую почку.
— Можно сахару дать?
— Нет, лучше рыбку дайте.
У меня есть нет Рыбы. Но Наташа сует мне в руку серебряные селедочные палочки. Я возьму их и Я покормлю Лелю, а потом Васю. Запах рыбы приближает море. Наташа улыбается. В волосах у него застряла рыбья чешуя. Я должен идти, пока не пристегнулся!
И снова каменные коридоры и двери с надписью: «Осторожно, хищники!» Я иду, оглядываюсь, слушаю. Из-за железных ворот слышен тихий стон.
—Да, он болен… Дрессировщик ударил его.
—Можно?
—Боль это метод обучения.
— Этот тренажер будет болезненным!
Мы шли молча. Без оглядки. Нам стыдно за человека перед медвежонком.
Удивительный талант скрыт практически во всех живых существах. Их можно воплотить в жизнь упорным трудом и терпением. И тогда тем же четвероногим артистам сложные номера цирка покажутся игрой, соревнованием. Но можно пробудить свои способности через страх, боль, болезненным путем. Потом радостное спокойствие исчезает. Его заменит чувство самосохранения. Это бумажные цветы. Но доверчивый зритель не сразу отличит их от живых.
Вот и арена цирка. Оно может стать продолжением степи, может стать морем, маленьким круглым морем. По трубам гонят искусственный холод и круглое море превращается в круглый каток. Медведи действуют. Медведи на коньках. Под руководством тренера Капитонова. Зрители будут хлопать и смеяться. И никто не узнает, что сегодня утром министры соскребали кровь со льда. После суда над медведем.
Источник
В гостях у собаки
Юрий Яковлевич Яковлев в гостях у собаки
Вы когда-нибудь скучала по нему собака? Ради милого четвероногого существа, оставленного дома? Это чувство, горькое, но удивительно ясное, преследует меня в чужом городе, в неуютном гостиничном номере, когда я остаюсь один. Мне вдруг не хватает холодного вытянутого носа, длинного розового языка, пытающегося лизнуть мою щеку, преданных глаз, учащенного дыхания, запаха чистой собачьей шерсти.
Хотелось открыть окно и громко крикнуть:
Я знаю, что если мой зов дойдёт до пса, он без раздумий бросится. В заносах, на шпалах, да что угодно. Ни отдыха, ни сна, ни вкусной похлёбки.
Звоню домой. В Москве на улице Пушкинской. Едва успеваю поздороваться и тут же спрашиваю:
— Я сплю на твоём диване.
— Поздоровайся.
На другом конце провода не смеются. . Они все понимают и говорят:
— Хорошо. Я передам это. Когда ты приедешь?
Когда я приеду! Я заканчиваю свою работу и иду на станцию. Если я скучаю по своей собаке, я скучаю по всему миру: по своим близким, по столу, по звонку, по всему, что меня окружает дома.
Междугородний звонок закончился. Я кладу трубку и снова беру трубку. Я звоню сюда своему другу.
— Слушай, возьми трубку.
— Нет, отведи меня к собаке.
Я кашляю на другом конце кабеля.
— А собака?
— У тебя есть друг с собакой?
Я скручиваю телефонный шнур.
— Может быть, кто-то держит его. Хоть один пес.
Друг дышит в трубочку. — думает он и вдруг кричит:
Он, должно быть, вспомнил какую-то добрую душу, которая держала собаку.
— Сейчас в нашем цирке работает Наташа Дурова. Вы ее знаете?
Перед глазами предстает моя старая знакомая: элегантная молодая женщина, преждевременно седая, с тонкий, скошенный нос, с серыми глазами, расположенными у переносицы. Энергичная, независимая, вечно чего-то боится…
Подруга кричит в трубку с нарастанием:
—У нее морские львы, моржи, еноты, индюки…
— Стой! Мне не нужны индюки. Мне нужна собака У тебя есть собака?
Тишина. Тогда мой друг нерешительно говорит:
— Он, наверное, существует… У него есть все. Идём.
— Хорошо, пойдём к морским львам. Я пойду.
Я быстро собираю вещи и ухожу, надеясь уйти от самого себя. Хотя бы к моржам.
И тут я оказываюсь в цирке. Не в праздничном бархатном амфитеатре, наполненном смеющейся публикой, а за кулисами. Я иду по неизвестным каменным лабиринтам. Здесь темно. Холодно. Он носит тотемное животное. Здесь, в неприветливых серых комнатах, трудом и потом создаются удивительные яркие образы, которые в свете прожекторов сменяются в круглом обрамлении песчаной преграды.
Нахожу конюшни. Это просто название: конюшни. Здесь слышно не ржание лошадей, а рев львов, медведей и крик птиц.
Как будто в джунглях. И на самом деле я не просто иду по коридору, я иду по тропе львов и тигров. В песок, как в корыто.
И вдруг с пути тигра раздается голос Наташи:
— Простой рыбий жир не годится. Васе нужна крепость. Понимаешь?
Нет, другой — мужчина — голос не понимает:
— Неважно, какой рыбий жир.
— Ваш это не работа, это депозиты. А Вася маленький, ей одиннадцать месяцев. И к тому же она морж.
Она морж и зовут ее Вася. Я игнорирую это противоречие. Когда мой пес был маленьким, ему тоже подарили клетку. Мне сразу любопытно, когда я смотрю на Васю, которому, как и моей Доне, не подходит простой рыбий жир с осадком. Я сделаю шаг вперед.
— Ладно, — примирительно говорит Наташа, — куплю на свои деньги.
А потом приду поздороваюсь. И меня тут же окружает особое гостеприимство питомцев внучки дедушки Дурова.
Передо мной огромное существо, беспомощное в своей неподвижности. Кожа розово-коричневого цвета с перламутровым блеском. Плавники плоские, будто из теста, а потом сворачиваются, как каток.
Круглые темные глаза со светлой рамкой. И усы висят вокруг рта, как клейстер. Это Вася, Василиса. Ребенок весом семьсот килограммов. Она приходит из «моря» на «берег» и каждое движение стоит ей огромных усилий. Вася вздыхает. Она закатывает добрые глаза и вздыхает. Что случилось? Может быть, у вас болит или у вас режутся зубы?
Под усами видны маленькие клыки. Проходит время, и они превращаются в клыки. Клыки подобны плугам. С ними моржи бороздят морское дно, вытаскивают раковины и затем выносят их на берег на своих бородах. И клыками щелкай, как орехи.
Вася смотрит на меня, а я смотрю на Васю. И мне кажется, что он страдает от того, что не может говорить. Я всегда замечал это чувство у собак. Но легче понять собаку, которая рядом с тобой днем и ночью. А откуда ты знаешь, какие тонкие переживания скрыты под толстой кожей этой морской царевны?
Наташа оглядывается через плечо на моржовницу:
— Чего тебе, доченька? ?
Девушка вздыхает. Как человек только сильнее и глубже. Затем он переворачивается на спиной, ловко подхватывает ластом мяч и начинает перекатывать его на живот. И я полагаю, есть что-то наивно-детское в этом странном существе, которое животные держат дольше и бережнее, чем люди. Капля за каплей впитываю это хорошее детское начало и чувствую себя лучше.
А потом иду к морскому льву. Он черный и гладкий, как ад. Движения плавные и волнообразные. Ни одного острого угла. Лель вроде не двигается, а гладит. Его белые нейлоновые усы лают и лают.
«Не кричи!» Наташа рулит. — Говори тихо. А теперь накажи себя.
Лель все понимает. Начинается легко, хитро! — похлопать плавниками по мягкому месту. Хотя все его места мягкие.
Черные глаза. крошечные уши. А он такой самостоятельный, умный и понимающий.
— Я думала, что он не выживет, — как она сама, — говорит Наташа. — У него было авитаминоз. Все тело в абсцессах. Он полностью исчез. Жил он тогда у меня дома, в ванной. А я бегал по рынкам, нарыл ему свежей рыбы.
Сзади раздается громкий вздох. Вася вздыхает. Завидую Лели. И подмигивает в нашу сторону шарообразным глазом.
И вдруг понимаю, что не хочу расставаться с этими нежными морскими созданиями. Какое-то чувство во мне зародилось и уже дало робкую почку.
— Можно сахару дать?
— Нет, лучше рыбку дайте.
У меня есть нет Рыбы. Но Наташа сует мне в руку серебряные селедочные палочки. Я возьму их и накормлю Лелю, а потом Васю. Запах рыбы приближает море. Наташа улыбается. В волосах у него застряла рыбья чешуя. Я должен идти, пока не пристегнулся!
И снова каменные коридоры и двери с надписью: «Осторожно, хищники!» Я иду, оглядываюсь, слушаю. Из-за железных ворот слышен тихий стон.
—Да, он болен… Дрессировщик ударил его.
—Можно?
—Боль это метод обучения.
— Этот тренажер будет болезненным!
Мы шли молча. Без оглядки. Нам стыдно за человека перед медвежонком.
Удивительный талант скрыт почти во всех живых существах. Их можно воплотить в жизнь упорным трудом и терпением. И тогда тем же четвероногим артистам сложные номера цирка покажутся игрой, соревнованием. Но можно пробудить свои способности через страх, боль, болезненным путем. Потом радостное спокойствие исчезает. Его заменит чувство самосохранения. Это бумажные цветы. Но доверчивый зритель не сразу отличит их от живых.
Вот и арена цирка. Оно может стать продолжением степи, может стать морем, маленьким круглым морем. По трубам гонят искусственный холод и круглое море превращается в круглый каток. Медведи действуют. Медведи на коньках. Под руководством тренера Капитонова. Зрители будут хлопать и смеяться. И никто не узнает, что сегодня утром министры соскребали кровь со льда. После медвежьего теста.
Наташа схватила меня за руку и оттащила в сторону. Мимо прошел огромный медведь, тяжело дыша. Ею управлял невысокий мужчина в костюме тореадора. он снял его с уха, такого болезненного и надежного, и сказал вполголоса:
—Но, но, черт возьми!
Я вдруг испугался. Не огромный медведь, а человек, прилипший к ее уху, как клещ. Я боялся их трусости, ведущей к жестокости.
Две фигуры исчезли за углом. Настроение было кислым. Надо было пойти в гости к собаке, а не тащиться сюда.
«Ладно, идемте, идемте, — бросается ко мне Наташа, — я еще вас всех не познакомила».
Шрифт